Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Генрих Гацура

— Кто еще был с вами?

— Гражданин начальник, дайте, пожалуйста, какую-нибудь таблетку от головной боли, а то котелок сейчас лопнет.

«Прошло всего несколько часов после нашей первой встречи, — подумал Николаев, доставая из стола пачку „цитрамона“, — а куда испарилась вся наглость этого человека?..»

— Так кто был с вами? — подождав, пока Рогов запьет таблетку, еще раз спросил следователь.

— Старуха моя, Андрис из третьей, Мишка длинный. Кажется, еще кто-то, но я не помню… Поддатый был.

— Как фамилии Андриса и Михаила?

— У Андриса — Бенте, а какая у длинного я не знаю.

— Что вы делали в квартире Федорова?

— Там кто-то до нас уже побывал. Ну, а мы зашли, посмотрели, ничего особого не брали, так, по мелочам. Да там ничего хорошего и не было, старье одно. Моя старуха взяла большую хрустальную вазу и какой-то горшок для цветов, а я — самовар. Потом его за две бутылки водки толкнул у скупки «луноходу». Вы, наверное, знаете его, он возле нее там и зимой, и летом в коричневом пальто торчит. Он еще так, — Рогов несколько раз дернул головой, — как луноход делает.

— Кто еще что взял?

— Андрис картину какую-то старую.

— За это вы его всей компанией и били?

— Нет. Нам выпить хотелось, а он, зараза, взял и дверь в квартиру к Федорову захлопнул. Говорил, мол, заметут, если мы еще раз туда сунемся. Ну, мы ему слегка и дали. Поверьте мне…

В кабинет влетел Соков.

— Ты долго еще? — спросил он прямо с порога.

— Последний вопрос, — сказал Сергей, — гражданин Рогов, при первой нашей встрече вы сказали, что не выходили из дома, так ли это? Только хорошо подумайте, прежде чем ответить.

— Соврал я, — сосед Федорова уставился на свои поношенные ботинки, — пьяный был. Выходил я в тот день, около двух. Но старика, поверьте мне, не видел. Я купил бутылку и сразу же домой.

— А про гибель Федорова, откуда узнали?

— От участкового. Он приходил, родственников искал.

— А дверь в тот момент цела была?

— Кто его знает, я не следил за ней.

Рогова вывели, Николаев повернулся к Владимиру.

— Ты чего, как ошалелый влетел? Нашел комитента, сдавшего лампу?

— Еще бы, — усмехнулся Соков, вытаскивая из папки листок, — таких хохмочек ты давно не видел.

— Кстати, знаешь, что слово хохма, в переводе с древнееврейского, означает мудрость?

— Выходит, я тебя все время мудростями пичкаю? Ничего себе!.. Но все равно ты сейчас со стула упадешь. Угадай, что здесь написано? — Владимир помахал перед носом у Сергея листком.

— Ладно, давай, читай и не выкаблучивайся.

— «Товарищ Морозов Валентин Константинович с 9 августа сего года находится в длительной заграничной командировке на Кубе». Подпись и печать. Ну как?

— Выходит, он не мог сдать эту лампу? Да, неплохая хохмочка… Вообще-то у меня тоже кое-что есть. Я нашел в паспорте Федорова прикрепленный скрепкой к обложке обрывок квитанции из антикварного магазина. Причем самое интересное, что чудом сохранившийся ее номер отличается от того, под которым была сдана лампа, всего на два номера. Возможно, они были выписаны в один день.

— А если это не случайное совпадение, — почесал затылок Соков.

— Вот я тоже так подумал, вдруг здесь есть какая-нибудь связь. Да, на обратной стороне квитанции было что-то написано, на обрывке сохранились только две заглавные буквы «К» и «С». Вероятно, придется идти на поклон к Альбертику, говорят, он гроза комиссионок, глядишь, что-нибудь посоветует.

Альберта, невысокого черноусого брюнета, одетого с иголочки и по самой последней моде, Николаев поймал уже на лестнице.

— С чего это уголовный розыск заинтересовался сотрудниками БХСС, — спросил «гроза комиссионок», крутя на пальце ключи от машины с брелком-пистолетом.

— Понимаешь, мне требуется твоя консультация, ты не мог бы мне рассказать что-нибудь из специфики работы антикварного магазина.

— Что интересует? Хочешь сдать чего-нибудь на комиссию или наследство получил старинными картинами?

— Тут такое дело… — и Сергей рассказал в двух словах историю с лампой и квитанциями.

— Знаешь, тебе повезло, ты попал на мою любимую мозоль, — Альберт взглянул на свою позолоченную «Сейку». — У меня есть минут пятнадцать, поэтому пошли ко мне, я быстренько обрисую ситуацию, создавшуюся сейчас в комках…

— Где? — переспросил Николаев.

— Комок, на языке спекулянтов, значит — комиссионный магазин, — пояснил Альберт, открывая дверь кабинета. — Прежде всего оценщики стараются поставить вещь, как можно дешевле.

— Постой, что это дает? Не все ли им равно, за какую цену продана вещь?

— В том-то и дело, что цена вещи занижается не для того, чтобы пускать ее в продажу. Они сами или через подставных лиц выкупают ее по дешевке, а затем, уже за большую сумму, продают своим людям.

— А нельзя как-нибудь прижать их?

— Очень тяжело, особенно, если вещь уже продана. Вот, возьмем, например, твое дело. Имеется квитанция, на которой черным по белому написано — лампа керосиновая с абажуром. Сколько может она стоить? От пятнадцати рублей до полутора тысяч, все зависит, из какого материала сделана лампа и ее состояние. Даже стоимость, допустим, стеклянного абажура в виде большого тюльпана может колебаться от ста пятидесяти до пятисот рублей. Причем, как я уже говорил, большое значение имеет сохранность. Видишь, какой диапазон цен, и это только для керосиновых ламп.

— Да, — почесал затылок Сергей, — и неужели никак нельзя проверить?

— А как? Оценщик скажет, что комитент согласился с ценой, в чем и подписался. Ему, видишь ли, хотелось побыстрей продать и получить деньги, а для магазина выгодно, чтобы вещи не простаивали на полках и чтобы увеличивался товарооборот. Вот если бы в антиквариатах делали моментальную фотографию принимаемой на комиссию вещи, а оборотную сторону снимка использовали как квитанцию, тогда можно было говорить, что на фотографии эта ваза выглядит дороже или дешевле. Уменьшится обман комитентов при приемке, и заодно вам станет легче отыскивать краденные, а затем проданные через комок вещи. Пока же оценщики являются самым узким местом в комиссионных магазинах.

— Что бы ты посоветовал в моем случае?

— Даже не знаю… Впрочем, у тебя есть две квитанции с близкими номерами. В антикварном обычно большие очереди. Перепиши всех, сдававших в это время, собери их, может, кто-нибудь вспомнит или опишет портрет нужного тебе комитента.

— А ты не мог бы сходить со мной и помочь немного разобраться с квитанциями?

— Сейчас не могу. Только часа через два. В шестнадцать устроит тебя? Во дворе антикварного магазина?.. Вот и хорошо.

Без десяти четыре Николаев был уже у антикварного магазина. Во дворе возле дверей с табличкой крутилось несколько парней, одетых ничуть не хуже Альбертика.

— Сдаешь что-нибудь? — кинулся к Сергею один из них.

— Нет.

— А дома есть что-нибудь старенькое?

— Ничего нет. Отстань, понятно? — зло буркнул следователь и отвернулся к вывешенным в окне правилам приема вещей на комиссию.

— Понятно, — кивнул головой юркий молодой человек и замахал рукой входящей во двор женщине. — Лидка, иди сюда! Что-нибудь оторвала?

Невысокого роста блондинка в красных брюках и на высоких каблуках подошла к нему и, махнув рукой, сказала:

— Так, ничего хорошего, вазочку маленькую прикупила. Последние деньги отдала. А ты чего-нибудь надыбал?

— Покажи вазочку.

— Да что там показывать? Серебряная вазочка. Восемь рублей за нее отдала. Не знаю, стоило ли?

Лидка вытащила из фирменного пакета, внутрь которого был вставлен обычный, небольшую вазочку.

— Смотри, с эмалью, — сказал молодой человек, прикидывая на руке ее вес. — Граммов на четыреста пятьдесят тянет.

— Сколько хочешь?

— Да я для себя вообще-то брала.

— Ну конечно, для себя.

— Для себя! Последние деньги отдала. Взяла, думала колготки куплю, а тут бабка с вазочкой. Я спросила, сколько хочет, говорит, тридцать. Я поторговалась и последние деньги отдала, что были в кошельке.

— Последние деньги? Да ты только что в кассе комка получила две с половиной штуки… Ну и сволочь ты, Лидка, бабке не могла тридцатку дать.

— Кто сволочь?.. Это ты, сволочь, стоишь здесь, скупаешь все подряд за копейки. И деньги чужие считаешь!

— За какие копейки? Я хоть половину цены даю, а ты по пятнадцать рублей каминные часы у бабок скупаешь и в комок их ставишь по две восемьсот.

— Это не мои часы были, я для человека одного покупала, и деньги не мои, я их отдать должна.

— Федя твой, по-пьяному, похвастался, как ты за бутылку бальзама и трояк у бабки эти часы выцыганила. Она, наверное, еще до сих пор ждет обещанное тобой мумие.